Когда спрашивают, что мне больше всего понравилось в КНДР, я отвечаю: женщины. Что радовало: чистый воздух. Что показалось удивительным: абсолютная европеизация Пхеньяна. Что еще поразило: корейские дети.
Впечатлениями делиться советская журналистка, посетившая Северную Корею в далеком 1989 году.
1. «3 года назад на этом месте рос рис. Солнце нации, светоч освобождения товарищ Ким Чен Ир приехал в Сунчхон и определил место строительства виналонового объединения. Следом появились партийные отряды из лучших строителей и солдаты Народной Армии. Они жили во времянках, работали с утра до ночи, в несколько смен, строили электростанцию, заводы, башни, печи, жилые дома, дороги, 300 объектов», – стоя на высоком холме, говорит это заместитель генерального директора.
3 раза строительство лично посетили дорогой вождь товарищ Ким Ир Сен и его сын дорогой руководитель товарищ Ким Чен Ир. Они похвалили строителей и дали программные указания.
Сунчхон виден с холма прекрасно. Геометрия труб. Кубы заводских корпусов. Овалы карбидных печей. Ни единого брошенного механизма, рассыпанного песка, разбитого кирпича. Стерильность.
Ликбез для меня: а) в Корее хлопок не растет, б) носить что-то надо, в) виналон – искусственное волокно из известняка и антрацита, г) широко простирает химия руки своя в дела человеческие… А, это знакомо.
«Корея стремится войти в ряд высокоразвитых стран. На этом объединении, вместе с виналоном мы будем выпускать азотные удобрения, метанол, карбид, каустическую воду, БВК…», – продолжает он.
Мне стало любопытно: «Белково-витаминный концентрат? А вы не боитесь?».
Я осеклась. Вспомнились митинги протеста на наших аналогичных предприятиях в Киришах, Томске, Ангарске. Работники показывающие свои язвы. Дети-инвалиды. Загрязненная природа… Но мне объяснили, что здесь установлено замечательно очистное оборудование, тщательно проведены все исследования, найдено решение экологической проблемы. Неловко: ну что я право, со своим уставом в чужой монастырь… Вот как тут все чисто. Молоденькие девушки в разноцветных косынках, улыбаясь стоят у конвейера. И мне хочется верить: все здесь будет хорошо. Но уезжаю, оглядываюсь: плантации риса и капусты вплотную примыкают к заводскому забору (недостаток пахотной земли заставляет засевать даже железнодорожные откосы, делать на сопках искусственные террасы). Плантации идут по всему периметру химического предприятия…
Грядка – к стеночке, грядка – к стеночке…
2. Скоростной лифт с кондиционером поднимает на смотровую площадку Монумента идей чучхе. И открывается прекрасный город, а в нем, как Гулливер меж лилипутов, стоит гигантский «вигвам» – 105-этажная гостиница, самая высокая в мире. Но в книгу рекордов может попасть совсем другая цифра: не 105, а 9. Корейская «арифметика». Гостиница строилась 9 месяцев. Об этом говорит наш гид – женщина в национальном костюме, турумаги. Слева, где сердце, к нарядному шелку приколот значок с портретом товарища Ким Ир Сена.
Гораздо позже я узнаю, что такой значок нельзя купить: его выдает организация. У каждого корейца есть значок, потому что нет людей вне организации. Помню, я еще спросила человека, который мне это рассказывал: «А если кто-то потеряет?.. Ну, случайно…» – «Случайностей не бывает».
Гиду 30 лет. Она молодая мама. Ее девятимесячная дочь уже полгода посещает ясли. Опять «арифметика»… Извиняясь, спрашиваю, почему корейские женщины так поздно рожают и так рано отдают детей в дошкольные учреждения.
На лице собеседницы – ясная улыбка:
– Если человек рано обзавелся семьей, он будет увлечен личным, в ущерб общественному. Самые активные годы надо посвятить воплощению идей чучхе, своему государству.
– Учение чучхе всеобъемлюще. Как бы вы кратко выразили суть этого учения?
– Человек – хозяин всего, и он решает все!
Возвращаясь к семейной теме. Да, поздно женятся, семьи небольшие, разводы очень редки. Развод возможен, если супруги сексуально не подходят друг другу, если муж пьет (нетипично для нас).
– А если разлюбили?..
– ЭТО НЕ ПРИЧИНА для распада семьи.
– Могут ли молодые жить вместе, НЕ расписываясь?
– Нет. Такого не припомню.
– Долго ли молодоженам ждать очереди на квартиру?
– Полтора года, два года… До 92-го года все жители столицы будут обеспечены жильем. Сейчас сносятся остатки «шанхаев», построенных в 50-х годах, сразу после трехлетней войны с американскими империалистами. Пхеньян будет самым чистым и красивым городом мира. Так сказал Генеральный секретарь Трудовой партии КНДР, президент республики товарищ Ким Ир Сен. 1992 – год его восьмидесятилетия.
3. Господи, о чем они еще мечтают: воздух в Пхеньяне, неправдоподобно чист!
Где обещанная повышенная влажность? Где муссоны? Молодое июльское солнце, жжет, но не томит. Чтобы выспаться, хватает четырех-пяти часов. Хочется ходить, смотреть, трогать руками. Город полон добрых лиц. А улицы… Микрорайон Кванбок, где нас поселили, как две капли воды похож на московский Новый Арбат, центральная магистраль Чхоллима (Чхоллима – мифический крылатый конь, символ героического духа, вили и трудолюбия корейского народа) – на минский проспект Машерова… Трудно заблудиться.
Чисты дворы, «вылизаны» скверы. И сами жители, как с картинки. Я читала, что, например, Голландия – страна с обычаем жить настежь: не занавешивать окна, не скрывать жизнь семьи от чужого глаза. Корея – страна, где культивируется опрятность. А окна… Можно, конечно, не занавешивать, если за ними порядок и чистота. Позор человеку, который вышел на улицу, в неприбранном виде. Гость не должен видеть, того, чего видеть не должен. Но чем тщательнее составляются программы наших экскурсий, содержательных и одновременно сковывающих, подобно жёсткому корсету, любую личную инициативу, тем сильнее разжигается профессиональное любопытство. Хочется выйти из шикарного автобуса, в котором нас возят, и податься во дворы и улочки – туда, где быт и простая жизнь. Да простят меня корейские товарищи, но, кажется, на десятый день, когда бдительность заботливых сопровождающих несколько притупилась, я отбилась от компании и пошла, куда глаза глядят.
Человеку по-настоящему интересен только человек.
Я иду по проспекту Чхоллима мимо дворцов и фонтанов, но засматриваюсь на «фарфоровые статуэтки» – юных регулировщиц движения, вытянувшихся в струнку на своих пьедесталах. Мне очень хочется спросить: как не сгибая позвоночника, выдерживают они палящее солнце и проливной дождь.
Я улыбаюсь, встречным девушкам, и их глаза, вырезанные тонким лезвием, на миниатюрных латунных ликах, вспыхивают дружелюбием. Белая, или розовая блуза, тщательно выутюженная юбка, рукав «три четверти», декольте не ниже ключицы, пластмассовые босоножки. Регламентированный фасон? Кажется, любая модель из «Бурды», сидела бы, как влитая: у кореянок идеальные фигуры.
Кореянки интеллигентны и целомудренны, тихи и пластичны – «восточные женщины, не испорченные цивилизацией». Рис и овощи, овощи и рис – ну, конечно, не располнеешь. И ходьба. Из дома на работу, из одного конца города в другой, иногда с малышом за плечами. Он спокойно висит себе в рюкзачке, ручки и ножки – как тугие сосиски.
Машин мало, бензин дефицитен. И велосипедов почти нет. Гегемон китайских улиц тоже в дефиците. Зато всегда готов к услугам пхеньянский метрополитен, украшенной фресками, мозаикой, картинами, бронзой, сверкающий и сияющий, не чета московскому.
Подкатил к остановке троллейбус, который ходит только по Чхоллима. Сажусь. Насколько я помню, такие троллейбусы, были у нас в Могилеве, в 60-х годах: машина дрожит, будто едет, по стиральной доске. У кабины с водителем стоит ведро с водой (противопожарное средство?).
Хочется пить. А не попросить ли где стакан воды? Выхожу на конечной остановке, направляюсь к ближайшей многоэтажке. Во дворе останавливаюсь в изумлении: дом плоский. Это как бы, спичечный коробок, поставленный на попа. Стучусь в первую попавшеюся квартиру.
Открывает женщина. На лице – восторг и ужас:
– О-о осо сопсиё!
– Здравствуйте! Будьте любезны…
Очень радушный прием. Меня сажают на пол, на вышитую подушечку-дядобун. Система отопления, расположена не вдоль стен, а под полом: «товарищ Ким Ир Сен заботится о том, чтобы народ не болел». Жестом прошу воду. Приносят тарелочку с печеньем. Приходится, бормоча извинения, самой искать водопроводный кран.
В квартире две комнаты. Одна – метра три на три. Здесь работает черно-белый телевизор, стоит шкаф, с прозрачными створками: там стопка свернутых в трубочку одеял. Как я понимаю, на них спят, потому что, кроватей в квартире нет. На стене висит фотография товарищей Ким Ир Сена и Ким Чен Ира, других фотографий и картин я не заметила. Во второй комнате, метра три на два, бабушка сидит за швейной машинкой. В миниатюрном кухонном уголке, блестят надраенные кастрюли и сковородки. На полочке стоит пиала с рисом. А вот и вода…
Хозяйка рассыпается в любезностях по-корейски, я по-русски, протягивая сувенирные значки, шапочки, вымпелы…
– Цаль та-аниека!
– Спасибо, всех вам благ!
Тот же троллейбус, вывозит меня к центру. По дороге вижу колонну корейских мужчин, кажется это называется «после смены в парк». Точно, идут строем в парк отдыхать.
Кафе. Очереди нет, но нет и привычной болтовни посетителей, стука вилок и ножей. Народ обедает тихо. Все едят кульпан: это блин. Сажусь на свободное место и жестами прошу обслужить. На красивом подносе подают меню и европейские столовые приборы. Нет-нет мне как всем. Но от маленького влажного полотенчика для вытирания рук, перед едой не отказываюсь: эта национальная традиция очень нравится.
Официантка приносит старую алюминиевую тарелку с блином и пустые алюминиевые палочки, которыми, честно говоря, я пользуюсь впервые. Кошусь глазом на соседей: тактичные корейцы старательно уставились в свои тарелки. Виктория: блин съеден! Оказался очень вкусным: двойное дно, а в нем мед.
Когда я зашла в кафе пообедать, то не подумала, чем же буду расплачиваться. Теперь вижу: посетители оставляют официантке талоны. Талоны? Здесь? Талонная система широко распространена в стране, это известно. Скажем, такие вещи, как одежда (одно пальто на три года), телевизор, мебель, а также некоторые продукты, корейцы заказывают заранее. В каждом квартале есть свой инминбан (типа домоуправления), где можно оформить заказ на товар, заявку на ремонт, уточнить, когда твоя очередь убирать территорию вокруг дома (дворники убирают только проспекты). В стране очень многое бесплатно. На руки рядовому корейцу дают 70 – 100 народных вон. Больше получают сталевары, шахтеры, педагоги, врачи… Стипендия студента – 30 вон. Не могу привести, полную математическую выкладку, но, например, цветной телевизор, стоит 1400 вон. Есть товары, их много, которые продаются только за «синие» вон. «Синие» отличаются от «народных», так же, как американский доллар, от родного рубля.
Я подаю кассиру кафе «синий вон. Синие он не берет. Очевидно, девать их некуда, общепит торгует на «народные» воны, или имеет в качестве эквивалента талон. Подаю «народный» вон. Тоже не берет. Подозрительно: откуда у иностранки «наш» вон. И не докажешь, что его дали на сдачу в магазине. Влипла. Дрожащей рукой достаю «красный» вон. Это деньги, отпечатанные только для участников Всемирного фестиваля. Кассир раздумывает. Взял.
Все, хватит самодеятельности, иначе можно наделать неприятностей и себе, и другим. Обещаюсь больше в «самоволку» не ходить.
4. Где бы мы ни были (Западно-морской шлюз города Нампхо и Кэсон), везде прошу перевести лозунги. Они гигантскими буквами стоят на полях. Золотым по красному сияют по стенам:
«Всем жить и работать, как герои».
«Поле, где ты работаешь, – твое поле».
«Все ребята должны быть отличниками».
«Вождь не спит ночами, в думах о сиротах, заключает всех их, в объятия страны».
«С детства детей надо учить любить и уважать своего вождя и руководителя, свою организацию и коллектив».
«Песня дает силы работающему».
«Надо, чтобы все фазаны и олени развелись и везде ходили».
5. Школа микрорайона Чанзем, тоже встречает лозунгом: «Дети – король страны». Это очень хорошая школа. Ее посетил в 1976 году товарищ Ким Ир Сен, а те школы, которые он посещает, снабжаются всем, особенно быстро. Здесь получают благородное патриотическое воспитание 800 учащихся. Мальчики и девочки, учатся раздельно.
Но почему народная учительница, говорит шёпотом? Вчера на митинге она сорвала голос, выкрикивая вместе со всеми: «Мансэ!» – «Да здравствует!».
Просим разрешения, заглянуть хотя бы в один класс.
В классе 30 учениц, 30 темноволосых склоненных головок. Строго посередине каждой парты лежит раскрытая книга. Строго параллельно книге, лежит пенал. Параллельно пеналу – карандаш.
Защелкали фотоаппараты, засверкали блицы… Торопимся задавать вопросы учительнице. Но дети… Они смотрят в учебник: им дано было задание читать, и они читают. Ни одна девочка, за все время не подняла головы, не посмотрела на вошедших.
Учительница:
– Самая высокая оценка? Десять баллов. Отстающие? Нет таких. Самое тяжелое наказание? Записка родителям. Уроки? 5-6 в день. Кто моет класс? Дети. В мае они помогают крестьянам сажать рис, в сентябре убирать рис. А если не хотят? Проводим работу. Дети знают, что это нужно для будущего страны.
Благодарим и прощаемся. Девочки встают и аплодируют.
6. Интервью из блокнота:
– Сколько тебе лет?
– Шестнадцать.
– Какой твой распорядок дня?
– Поднимаюсь в 5 утра, делаю физзарядку, убираю двор. В 7 часов, мы с членами нашей ячейки, собираемся в одном месте и строем идем в школу. С 8 до 13.15 учимся. Потом идем домой, иногда строем. Или проводим внеклассную работу. Я член Союза социалистической трудовой молодежи КНДР.
– А чем занят после школы?
– Учу уроки, смотрю телевизор, очень люблю спортивные передачи. Еще мы учимся в кружках музыке и танцу. Ложусь спать в 22 часа.
– Кем ты хочешь стать?
– Хочу закончить факультет иностранных языков имени Ким Ир Сена. Я буду изучать английский язык. Когда стану специалистом буду содействовать развитию экономики нашей страны. Нести идеи чучхе по всему миру.
– Какая твоя мечта?
– Чтобы КНДР и Южная Корея объединились, и чтобы я смог учиться с южнокорейскими ребятами.
Держится очень спокойно, с большим внутренним достоинством.
– Ну а какую книгу ты сейчас читаешь?
– Это биография вождя. Любимого товарища Ким Ир Сена.
П. С. Мы поймали его за рукав во время прогулки по Моранбону. Разговор состоялся только благодаря Георгию Короткову из АПН, Знающему язык.
7. …В этой поездке, многое было до боли знакомо. Именно так: до боли…
Мы узнавали, нами, советскими, заведенные когда-то традиции. И корейцами доведенные до абсолюта. Мы видели, как «сбегались» наши 30-е с 70-ми, и кто-то из группы воскликнул в сердцах: «Стоило или ехать так далеко, чтобы вернуться назад?..».
Но в этой поездке, много было и непонятного, и совсем иного, такого, что наводило на мысль: не надо мерять все своим аршином, не такой уж это точный инструмент, и нельзя о целом судить по некоторым деталям.
Все-таки три с половиной десятилетия назад здесь было пепелище.
А теперь стоит в Пхеньяне удивительнейший родильный дом. Таких у нас нет и в помине. Японское, чешское, немецкое оборудование, вышколенный медперсонал в тысячу человек. Даже если «показуха» (как мы любим это слово), то роды – настоящие, и, между прочим, смертность среди рожениц сведена к нулю.
В детском саду, трехлетние малыши, играют в машинки и роботов с дистанционным управлением, дважды в день, купаются в бассейне.
В Мангэндэ есть дворец для школьников, сравнить который можно только с Кремлевским дворцом съездов. Много дворцов, где бесшумно скользят зеркальные эскалаторы, цветут зимние сады, а полы выложен нефритом… Уже дома я перечитала четвертый сон Веры Павловны, из «Что делать?». Как будто меня снова повозили по КНДР. Даже такая фраза: «Группы, работающие на нивах, почти все поют», не была натяжкой.
Но является ли особенностью национального характера то, что люди ходят на стадионы, в парки и дворцы строем, в колонне, по трое? Иногда, с хорошей песней на устах… Это виделось Чернышевскому из исторического далека? Быть может, судить не могу. Но спрашивать – можно?
8. Вертится мысль: «Как жаль, что вас не было с нами». «Как жаль, с нами», «…не было…», «…жаль…». Я постоянно не додаю вам впечатлений. Живые картины, переведенные на бумагу, тускнеют и гаснут. Слово – враг мой…
Помню, была экскурсия, а потом мы вышли на улицу Сахындон. Вдруг к нам, четырем советским журналистам, бросились дети. Им было лет по пяти. Девочки с накрашенными губками, и мальчики с цветами, окружили каждого из четверых, что-то кричали. Смеялись, ласкали, держали за руки, куда-то тащили… Сначала я улыбалась, потом тихонько попыталась освободиться. Ничего не получилось. Дети сжимали кольцом. Я рванулась и осталась на месте. Жаль, что вас не было, и вы не можете ощутить эти объятия: по-детски непосредственные, искреннее и недетски крепкие, намертво. Внезапно стоящая неподалеку женщина что-то сказала громко, дети расступились, отхлынули и мы прошли к своей машине.
И всю дорогу ехали молча…
Когда спрашивают что же я привезла из КНДР, отвечаю огромное желание побывать там лет через пять… десять…
1989 год, из дневника советской журналистки Ульяны Жнивнёвой, любезно предоставившей публикацию специально для https://alternativaby.net.
